Make love, not war...
У кого-то пора цветения, у меня же пора Цветаевой...
Прошу прощения за слабый каламбур - на большее сегодня я не способна. *улыбка*
Никогда меня не трогали стихи, никогда я их не писала и наверняка никогда не начну. Не чувствовала строк, не зажигалась ритмом. Лишь изредка слабый интерес. А тут... я в каждом вижу жизнь, слова дышат, слог распаляет. Они вызывают отзвук и волнение. Поэзия добралась и до меня. *задумчивая улыбка*
Подарю вам несколько особо тронувших цитат:
О любви:
Пол и возраст ни при чем. (не стихотворная)
О мечте:
Нельзя мечту свою хватать руками,
Нельзя мечту свою держать в руках!
О смерти:
Но только не стой угрюмо,
Главу опустив на грудь,
Легко обо мне подумай,
Легко обо мне забудь.
О верности:
- Я по-своему верна,
Не иначе.
Был период ее жизни, который в свое время замалчивался. И цикл чудесных стихов "Подруга", посвященный возлюбленной Софье Парнок. А зря - стихи великолепны.
Jerry Avenaim
Прошу прощения за слабый каламбур - на большее сегодня я не способна. *улыбка*
Никогда меня не трогали стихи, никогда я их не писала и наверняка никогда не начну. Не чувствовала строк, не зажигалась ритмом. Лишь изредка слабый интерес. А тут... я в каждом вижу жизнь, слова дышат, слог распаляет. Они вызывают отзвук и волнение. Поэзия добралась и до меня. *задумчивая улыбка*
Подарю вам несколько особо тронувших цитат:
О любви:
Пол и возраст ни при чем. (не стихотворная)
О мечте:
Нельзя мечту свою хватать руками,
Нельзя мечту свою держать в руках!
О смерти:
Но только не стой угрюмо,
Главу опустив на грудь,
Легко обо мне подумай,
Легко обо мне забудь.
О верности:
- Я по-своему верна,
Не иначе.
Был период ее жизни, который в свое время замалчивался. И цикл чудесных стихов "Подруга", посвященный возлюбленной Софье Парнок. А зря - стихи великолепны.
10
Могу ли не вспомнить я
Тот запах White-Rose* и чая,
И севрские фигурки
Над пышащим камельком...
Мы были: я — в пышном платье
Из чуть золотого фая,
Вы — в вязаной черной куртке
С крылатым воротником.
Я помню, с каким вошли Вы
Лицом — без малейшей краски,
Как встали, кусая пальчик,
Чуть голову наклоня.
И лоб Ваш властолюбивый,
Под тяжестью рыжей каски,
Не женщина и не мальчик, —
Но что-то сильней меня!
Движением беспричинным
Я встала, нас окружили.
И кто-то в шутливом тоне:
«Знакомьтесь же, господа».
И руку движеньем длинным
Вы в руку мою вложили,
И нежно в моей ладони
Помедлил осколок льда.
С каким-то, глядевшим косо,
Уже предвкушая стычку, —
Я полулежала в кресле,
Вертя на руке кольцо.
Вы вынули папиросу,
И я поднесла Вам спичку,
Не зная, что делать, если
Вы взглянете мне в лицо.
Я помню — над синей вазой —
Как звякнули наши рюмки.
«О, будьте моим Орестом!»,
И я Вам дала цветок.
С зарницею сероглазой
Из замшевой черной сумки
Вы вынули длинным жестом
И выронили — платок.
28 января 1915
————
* Белой розы (модные в то время духи).
Могу ли не вспомнить я
Тот запах White-Rose* и чая,
И севрские фигурки
Над пышащим камельком...
Мы были: я — в пышном платье
Из чуть золотого фая,
Вы — в вязаной черной куртке
С крылатым воротником.
Я помню, с каким вошли Вы
Лицом — без малейшей краски,
Как встали, кусая пальчик,
Чуть голову наклоня.
И лоб Ваш властолюбивый,
Под тяжестью рыжей каски,
Не женщина и не мальчик, —
Но что-то сильней меня!
Движением беспричинным
Я встала, нас окружили.
И кто-то в шутливом тоне:
«Знакомьтесь же, господа».
И руку движеньем длинным
Вы в руку мою вложили,
И нежно в моей ладони
Помедлил осколок льда.
С каким-то, глядевшим косо,
Уже предвкушая стычку, —
Я полулежала в кресле,
Вертя на руке кольцо.
Вы вынули папиросу,
И я поднесла Вам спичку,
Не зная, что делать, если
Вы взглянете мне в лицо.
Я помню — над синей вазой —
Как звякнули наши рюмки.
«О, будьте моим Орестом!»,
И я Вам дала цветок.
С зарницею сероглазой
Из замшевой черной сумки
Вы вынули длинным жестом
И выронили — платок.
28 января 1915
————
* Белой розы (модные в то время духи).
Jerry Avenaim